Дежурный по сортировочной горке Сергей Гурин берёт в руки огромный морской бинокль и изучает дислокацию сил перед 12-часовым «сражением». Он принимает парк у ночной смены.
Я пытаюсь поучаствовать в процессе, рвусь расписаться в журнале регистрации инструктажа по охране труда, как все операторы. Но Сергей вежливо отказывает: официальный документ.
– Сейчас я вас к кому-нибудь прикреплю, – утешает он меня. – Анатолий Владимиров – верхний оператор. Старейший, опытнейший. Наталья Балакирева, тоже опытная...
– Нет, не надо! – умоляет Наталья.
– И её можно понять, – тут же поясняет Гурин. – Оператору отвлекаться нельзя, его ошибки дорого стоят. Вот вы что-то не так записали – можете зачеркнуть, поправить. А тут не зачеркнёшь. За любое повреждение вагона отвечают оператор и дежурный. Рублём. И все же Сергей обнадёживает меня: нюансы торможения вагонов мне покажут. А, может, дадут и самому «попробовать». Чтобы понял: это только с виду ничего сложного. Чтобы почувствовал, как от волнения взмокают руки на рукоятках управления замедлителями, когда сдерживаешь катящиеся с горки 300–500 тонн.
– Со второго пути разборку начали! В парке будьте осторожны, начали разборку, – оповещает по громкой связи дежурный.
С «горба» горки скатываются цистерны. Скрипу тумблеров на пульте вторят взвизги вагонов на замедлителях. На второй тормозной позиции Наталья, к которой меня всё-таки прикрепили, недовольно молчит. Подсаживаюсь к ветерану Анатолию Владимирову, оператору первой тормозной. Он охотно делится секретами мастерства, поглядывая поверх оправы узких очков.
Вроде всё просто: изучаем занятость путей в парке, задаём машинисту по рации режим расформирования состава – и вперед, тормозим. А вот тут всё решают опыт и интуиция: сила и длительность торможения выбираются в зависимости от веса и количества вагонов, их длины и ходовых качеств, а также погодных условий. Скорость определяется на глаз. Гружёный полувагон – хороший бегун. Порожний крытый – тоже.
– За этим пультом я уже 24 года, но двух одинаковых разборок ещё не было, – улыбается Анатолий в седые армейские усы. – Работа у нас не физическая, не умственная, а творческая. И ответственная. На третьей тормозной неправильно сработают – только один путь закупорят, а я ошибусь – всю станцию поставлю на несколько часов.
– Если на верхнего оператора выучитесь – ещё лучше, – подбадривает меня Сергей Гурин, без лишних слов, по-семейному подменивший куда-то отошедшую Наталью. – Вас везде возьмут, если кадры понадобятся. Но лучше не надо. Тут такие нервы нужны...
После очередной «разборки» Анатолий приглашает на балкон подышать и размять ноги. Мы любуемся панорамой сортировочного парка, с которым ему через год расставаться – пенсия. Она на сортировке наступает на пять лет раньше обычного срока.
– Уйдёт – заплачем, – говорит Сергей. – Я за ним как за каменной стеной. Кадры здесь решают всё, а с ними – проблема. Молодых набрали, но кто рожать уходит, кто учиться, а кто – и в руководители. А работать некому.
Мой седоусый наставник вспоминает, как лет 20 назад вагоны шли непрерывно, за смену разбирали вдвое больше поездов. Отойти нельзя было, обедали за пультом. И сейчас он любит, когда работы побольше: день как-то быстрее пролетает.
– А ждать разборок, – говорит, – скучно. Читать книжку урывками – удовольствия не получишь. Разве что «Гудок», бывает, почитаешь.
– Больше «разборок» – короче смена, – подтверждает и оператор второй тормозной позиции Ильгиз Рафиков, который вдвое моложе Анатолия. – А когда мало – и не поработаешь толком, и не отвлечёшься. Само слово «разборка» забавное. Раньше позвонят на мобильный, скажешь: «Подожди, у меня «разборка». Удивлялись, пока не объяснил.
Сажусь рядом с Ильгизом и наблюдаю, как тот легко, играючи переводит стрелки, отдаёт команды маневровым машинистам, тормозит вагоны. Он заражает меня своей непринуждённостью, и я прошу позволить мне сделать что-нибудь самое простое. Ну тормознуть хоть один, самый маленький вагончик.
– Один вагончик – это 92–93 тонны, – смеётся Ильгиз. – Но подержишь его на десятую долю секунды дольше – все, передержал, до парка не доедет. Особенно если порожний. Нужно чувствовать вагон. Это приходит с опытом, да и то не у всех, некоторые не могут работать оператором, уходят.
Между тем один из полувагонов и впрямь вот-вот остановится на полпути. Но Рафиков пускает за ним вдогонку другой, они мягко сцепляются и вместе достигают цели.
Мы выбираем в сортировочном листке самый длинный отцеп из 28 порожних платформ. И я жду своего звёздного часа. Вот они, мои первые вагончики. Бегут по замедлителю.
«Давай», – шепчет Ильгиз. И я отжимаю оба тумблера до упора, а потом по его команде возвращаю назад. Отцеп медленно уползает в парк и где-то там, за третьей тормозной, замирает. У меня тоже замирает всё внутри от счастья.
– Поздравляю с первой разборкой, – церемонно жмёт руку мой новый наставник. – Вот вы и вытормозили свои первые вагоны. Именно «вытормозили» – так это звучит на нашем профессиональном наречии. Это надо обмыть.
– А чем у вас обмывают?
– Чистым спиртом, – подаёт голос Наталья, но из шкафа достаёт пакетики чая, а я режу купленный как раз для такого случая тортик.
– Чтобы все последующие разборки прошли также аккуратно, мягко и с похвалой, – подмигивает Ильгиз, чокаясь со мной чашкой.
– Если надоест журналистика, приду к вам работать, – отшучиваюсь я. Но потом признаюсь, что не понимаю, как тут за всем уследить.
– У меня тоже глаза разбежались, когда лет пять назад пришёл сюда первый раз, – сочувствует Ильгиз. – А потом подумал: люди же как-то работают. Сейчас я всё тут знаю. Давно пора двигаться дальше, у меня ведь МИИТ за плечами…
– И мне сначала жутко было, – вспоминает Наталья Балакирева. – Кошмары снились: рельсы идут кругами, тормозишь вагоны, а они всё не кончаются и не кончаются. Переживала. А сейчас тут всё своё. Смена – та же семья. Все свои проблемы здесь обсуждаем.
Ильгиз тем временем удивлённо глядит в сортировочный листок и таинственным голосом зачитывает: «На 46 путь 66 вагонов, вес –1666 тонн». Кто-то сразу вспоминает, что сегодня 11.11.11. Глядим на часы – шестой час.
– Мистика, да и только, – ухмыляется Ильгиз. – Знаки свыше.
Я же решаю во что бы то ни стало своими руками вытормозить этот зловещий отцеп.
– Давай, – подсказывает мой гуру в решающий момент.
– Вот и вторую разборку сделал, поздравляю, – хвалит Рафиков. – Ученик у меня растёт.
На радостях под его контролем готовлю маршрут для маневрового тепловоза с 31-го пути. Своими руками перевожу три стрелки. Локомотив проследовал благополучно, а меня просто распирает от гордости. Оператор, кажется, тоже рад за меня.
– Ильгиз, отгул отменили тебе 15 ноября, – сообщает в этот момент Сергей Гурин, и наставник сразу скисает.
Этот единственный отгул он мне показывал в графике. Молился на него, мечтал съездить на рыбалочку.
Народ начинает роптать. Для чего их рисуют тогда, эти отгулы. Подменяем студентов, которые то на сессии, то болеют, а работать всё равно не остаются: зарплата маленькая.
– В начале года к нам советник президента ОАО «РЖД» Владимир Старостенко заходил, – рассказывает Анатолий Владимиров. – Посмотрел мой расчётный листок. «Маловато, – говорит, – тысяч пять добавить надо». Все головами покивали.
– До сих пор добавляют, – смеётся Ильгиз. – Я 17 тысяч получаю вместе с премией. А ведь сортировочная горка – зона повышенного риска. Вся смена – стресс. Хорошо, у нас иммунитет. Пуганые мы.
Иммунитет иммунитетом, но на грохот сцепляемых вагонов все как один мгновенно поворачивают головы. А к концу смены Рафиков, само спокойствие и уверенность, хватается за голову из-за начавшего противно лязгать антикварного принтера, который распечатывает сортировочные листки:
– Своего шума хватает, а тут ещё этот матричный под боком. Лет 15 назад списали его где-нибудь в управлении дороги.
Слух – самое уязвимое место операторов. На третьей тормозной позиции, куда я успеваю заскочить под вечер, скрип колёс хлещет по ушам. В тесной будочке над вагонами мне едва находится место.
– Шум и теснота – ещё полбеды, летом здесь плюс 50, а зимой с обогревателями дышать нечем, – жалуется оператор с 20-летним стажем Светлана Азизова. – Все удобства на улице.
– Мы бы не жаловались, будь условия труда нормальные. Говорят, где-то проектируют другие будки, обустроенные. А на некоторых дорогах, слышали, третья тормозная вообще автоматизирована, – подключается её молодая коллега Аня Афанасьева.
...Покидаю горку в непривычной тишине. Грохот затих всего на полчаса, пока длится пересменок. Вместо положенной усталости чувствую лёгкую эйфорию. Ведь я впервые движением пальцев останавливал тысячи тонн металла.
источник...
